В последние годы в сфере психологии человека происходят драматические изменения: в 2020-х годах мы с тревогой переоцениваем ценности — свободу, справедливость, жертвенность, семью и значение родительских отношений для психики ребенка.

Необходимость осмыслить эти явления долго дремала в глубине бессознательного, защищенного культурными и религиозными нормами, веками складывающимися отношениями силы (доминирования) и слабости (подчинения). А теперь эта потребность актуализировалась и открыла период длительной тревожной неопределенности и эмоциональной нестабильности.Психология и психотерапия непрестанно занимаются осмыслением насилия, страха и агрессии, делая всё ту же старую религиозную работу по осознанию человеческой греховности, но в новых, обнадеживающих интерьерах.Разрушение привычных иерархий в обществеСхема «доминирование — подчинение» традиционно была базой для построения общества: насилие государства над гражданами, одних государств над другими, предприятия над работниками, учителей над учениками, родителей над детьми, мужей над женами — всё это было естественным в вертикально структурированном обществе.Но теперь естественная иерархия трещит по швам: вертикаль власти и принципы естественного доминирования размываются идеями системности, горизонтальных связей, равенства, партнерства, самоорганизации и т. д. Сама идея доминирования кого-то над кем-то подвергается сомнению и объявляется насилием.Мы начинаем понимать насилие не как условие существования социальной системы или общественный договор, а как нежелательное и устаревшее психологическое явление (сделаем стандартную оговорку, что говорим только о западной культуре).Вместо порядка, в котором младшее поколение перенимает опыт у старшего (по М. Мид, это называется постфигуративной культурой), воцаряется культура, в которой мудрость старших не ценят. В новой системе (префигуративная культура) оказывается, что старшие должны учиться у младших — причем не только использованию гаджетов, но и новой психологической культуре. А без освоения психологии родители получают формальные отношения с детьми: лишенные близости и основанные только на долге.В более радикальном варианте такого подхода старшие поколения подвергаются атаке с целью отобрать у них власть, а их опыт отрицается как безнадежно устаревший — и даже опасный.Интенсивно уничтожаются старые формы знаний (мудрость старших), это заметно в типичных жалобах родителей на то, что у детей мало мотивации к обучению в традиционной форме, а система образования безнадежно отстала от жизни.При этом младшие поколения обладают иначе организованным знанием, сжатым в более крупные единицы. Только за счет такого сжатия можно вместить в себя то огромное количество информации, которое нас сейчас окружает. Кажется, что ролик на ютубе стилистически сильно отличается от академического знания и книги, взятой в библиотеке, — но только до того момента, когда вам нужно будет изложить на ТЕD смысл своей диссертации за 15 минут. Да и на самой защите вам дадут столько же времени.Получается, что дети и родители становятся равноценными субъектами знания, между которыми теоретически возможен либо полный разрыв, либо равный обмен информацией при условии диалога и готовности к развитию и трансформации.Как трансформируется понятие равенстваРавенство и партнерство в теории весьма простые концепты. Но если рассматривать их не как абстрактные принципы, а как реальные психологические процессы, они окажутся невероятно сложны!Чтобы реализовать равенство, необходима развитая культура договоренностей — а также наличие зрелых субъектов, готовых ради договора о партнерстве прилагать массу невероятных усилий, планомерно обнаруживая собственные ограничения и агрессию, свое бревно в глазу.Поскольку эти усилия так тяжелы, многие выбирают насилие как отказ от развития, трансформации и эволюции. Семейным психологам отлично известно, как много борьбы в обыденной жизни современной пары, исповедующей партнерские отношения, насколько сложно реальным людям воплотить требования партнерства и какого уровня личностного развития оно требует. Без регулирующей роли государства (семейного права, органов опеки, справедливых судов и сбалансированных законов) равное партнерство скорее исключение, чем правило: люди по-прежнему не умеют договариваться даже с самыми близкими.На семейной терапии хорошо видно, как один из партнеров тормозит в этом усилии, выбирая насилие, оборонительную позицию или стагнацию, предпочитая развод развитию, — и очень часто такой человек выбирает позицию жертвы.На самом деле, несмотря на то что идеи равенства и ненасилия кажутся нам безусловно ценными, всё еще непонятно: возможно ли в принципе такое устройство человеческих отношений, в которых нет постоянной борьбы за доминирование? Можно ли воспитать ребенка без насилия — или это чревато его ранней гибелью либо формированием человека без уважения к нормам и границам? Можно ли добиться от граждан осознанного поведения в опасное время — или без регулирования, штрафов и военных не обойтись?Можно сказать, что мы находимся на стадии культурно-биологического эксперимента — и многие из нас это осознают.Почему смена парадигмы насилия начинается с семьи?Многие большие изменения начинаются в сердцевине человеческого: в семье — базовом биологическом договоре. Вот и в авангарде культурных сдвигов в парадигме насилия оказались женщины и дети.Специалисты говорят, что семья сегодня претерпевает масштабный кризис и, может быть, вот-вот исчезнет в ее традиционном моногамном виде. Моногамия, как заметил Ф. Энгельс в классической работе «Семья, частная собственность и государство», «совпадает с порабощением женского пола мужским».Вместе с исчезновением моногамии и «порабощения» главными на сцене семьи становятся представители иерархического «низа»: мать и ребенок, а значение материнства и интерес к нему резко возрастают.Отношения матери и ребенка — центральная тема всей психологии второй половины ХХ века, и работа психологов над ней сильно повлияла на то, как мы видим сегодня практики родительства и как смотрим теперь на иерархию и насилие. Теперь уже дети активно борются с родителями — и у них получается.Стремление к равенству и психологическому здоровью (идеалом родительства на данный момент является воспитание психологически здорового ребенка, счастливого и уверенного в себе) поставило задачу отказа от физического и психологического насилия как средства воспитания и естественного доминирования. Детей больше не бьют, смена этой нормы произошла за одно поколение.При этом огромное количество родителей обращаются к психологам в растерянности от того, что их дети не слушаются и не боятся, а проявляют индивидуальность: как с ними сладить и воспитать их приличными людьми, если из инструментов у тебя теперь только собственный пример, принятие и забота?Дико выглядит, когда органы правопорядка колотят граждан своей страны, когда им приходит в голову демонстрировать свои эмоции, — всё потому, что уже выросло поколение людей, не привыкшее к тому, чтобы их били.То есть общество по отношению к людям решает ту же задачу, что родители по отношению к детям. Однако, предполагаю, что решение если и будет найдено, то только в поле семьи и детско-родительских отношений.Почему дети и женщины — главные борцы с насилием?Мы наблюдаем, как меняются отношения родителей и детей. Дети, а не парные отношения стали главной ценностью семьи: сейчас нормой считаются долгое грудное вскармливание, совместный сон, посвящение родителей в «тайны» детей и их школьную жизнь (ох уж эти родительские чаты!).Дети дружат с родителями и не стремятся поскорее покинуть отчий дом после окончания школы. А самое главное — не чувствуют страха перед родителями: иерархия семейных ролей уходит в прошлое. В современных детях гораздо меньше страха перед всеми иерархическими фигурами: не только перед матерью и отцом — но и учительницей, а позже начальником, президентом и т. д.Матери мучительно ищут ответы на вызовы современного родительства, пытаясь уйти от вертикального доминирования, от власти страха, потому что он разобщает, а мы хотим любви, близости, понимания и хороших отношений, которых многим не удалось создать с собственными родителями. Требования хороших отношений входят в противоречие с властью и насилием — и родители всё чаще от них отказываются.Женщины лидируют и в психологии, и в педагогике и являются основными потребителями психологической культуры. Чтобы стать «хорошими» матерями (и даже «идеальными» — нарциссическая культура верит, что это возможно), женщины активно развиваются психологически: осознание себя, стремление к глубоким личностным изменениям, проработка своих негативных психологических паттернов, овладение психологическим дискурсом в целом совершенствуют психологическое оружие и защиту. Именно матери открывают глаза мужчинам на психологические механизмы воспитания детей и в этом смысле отчетливо доминируют.Мужчины более склонны использовать опыт своих семей в качестве образца, но он оказывается безнадежно устаревшим с точки зрения современности. Отцы как будто «ничего не знают о мире» и часто теряют с детьми контакт очень рано, не находя иных инструментов, кроме «я твой отец — слушайся меня!».Но условия участия мужчин в воспитании детей меняются. Классическая схема «я зарабатываю, ты воспитываешь» всё чаще заканчивается разводом, не удовлетворяя потребности в эмоциональной близости и психологическом развитии пары и семьи.Норма партнерства диктует мужчинам развивать свойства, традиционно считавшиеся женскими: учиться понимать свою и чужую эмоциональность, контролировать ее, одновременно сохраняя мужскую твердость и бесстрашие. Теперь мужчины должны иметь близкие отношения с детьми — и часто сами к этому стремятся.Зачем культуре насилие?В гуманистической философии есть идея убывания насилия в культурной эволюции человека и человечества (А. П. Назаретян). Исследователи измеряют численность убийств в разные исторические периоды и приходят к оптимистичным выводам: убиваем мы всё реже и реже. Однако остается непонятным ответ на вопрос: это эволюционирует человек, становясь менее склонным к насилию, — или же эволюционируют формы насилия, становясь более изощренными? Так называемый электронный фашизм — яркий пример эволюционно новой, хотя и предсказанной Оруэллом и Хаксли формой насилия через тотальный контроль и отказ от тайны личной жизни.Ядерное сдерживание и современные военные технологии поставили логический предел традиционному физическому насилию, относительно ограничив масштабные военные конфликты, которые тысячелетия составляли основное содержание человеческой истории. Теперь вести войны на территории западных стран — это уже дурной тон: мощь ВПК обращается на страны с неустойчивой государственностью.На первый план выходят новые методы насилия, во многом являющиеся психологическим оружием: цветные революции, гибридные войны, политика соцсетей, фейковые новости и панические атаки в масштабах планеты.Выйдя на ступень эволюции, позволяющую эффективно уничтожить всю человеческую популяцию, мы вынуждены совершенствовать свое психологическое оружие, манипулируя реальностью и сознанием. Однако периоды хаоса и неопределенности всегда заканчиваются новым порядком. Как это происходит?Одно из самых смелых обобщений о природе насилия сделал Рене Жирар, выдвинув идею жертвы и жертвоприношения как естественного механизма регуляции внутривидовой агрессии Homo.Жирар считает, что нам необходимы регулярные жертвоприношения, чтобы удовлетворяться и останавливать свою склонность к эскалации насилия: Авраам принес в жертву Исаака, евреи — Христа, страшные войны ХХ века, холокост и ядерная атака США на Японию принесли в жертву миллионы жизней.Но прививки ХХ века очевидно больше не действуют. Возможно, нам пора принести новые жертвы? Но их же сначала надо выбрать!Что или кого мы принесем в жертву: свободу передвижения и тайну личной жизни, семейные ценности, целые политические режимы, любимых знаменитостей? Можем ли мы обойтись без жертв или в этом наша природа неизменна?Опасно ли равенство?Если ХХ век дал женщинам равенство в праве на труд и гражданское самоопределение, то XXI век разрушает незыблемость брачного договора, освободив женскую сексуальность и открыв женщинам дорогу в политику и бизнес. Именно женщины выступают против роли жертвы физического и психологического насилия, заставляя общество пересматривать основы психологического доминирования. Популярность движений против домашнего насилия и неравенства в разных сферах жизни только набирает обороты и в основном продвигается женщинами или небинарными персонами — в общем, теми, кто отвергает традиционные «мужские» модели власти, основанные на силе.Но, к сожалению, в недрах феминизма и движения за права женщин пока не возникло удовлетворяющего ответа на вопрос о том, каким именно должно быть равенство и партнерство, чтобы учитывать интересы всех сторон. Поэтому борьба за права часто выглядит враждебно. А враждебность, в свою очередь, провоцирует насилие — и круг замыкается.Мужчины приспосабливаются к новой ситуации достаточно быстро, осваивая традиционно «женские» способы соблазнения и манипулирования, становясь «внезапными и непредсказуемыми». Те же, кто настаивают на мужском доминировании, используя домашнее насилие, всё чаще остаются без семьи.Алкоголизм и зависимое поведение стремительно выходят из моды, и желающих «спасать» зависимых мужчин становится меньше. Ну а сказочных «настоящих» мужчин больше не существует: даже Джонни Деппа дома поколачивают. Возможно, традиционно «мужское» поведение — та жертва, которую мы готовы принести ради нового консенсуса?Согласно гипотезе Рене Жирара, мы находимся в опасной ситуации, когда женщины, мужчины и дети становятся практически равны. Звучит противоречиво: где опасность, если они равны? Однако именно равные соперники склонны конкурировать и бороться за доминирование.Именно поэтому многие пары сейчас разрушаются: не выдерживают конкуренции друг с другом и борьбы за власть. А во времена пандемии даже крепкие браки затрещали по швам (скоро узнаем статистику 2020 года и сможем делать более обоснованные выводы).По Жирару, устранение традиционных различий и преимуществ приводит к кризису — а значит, и ко всплеску насилия:«Итак, общество находится в глубоком кризисе различий. Все протагонисты занимают одинаковые позиции по отношению к одному и тому же объекту... Сначала каждый считает себя способным овладеть насилием, но всеми... по очереди овладевает само насилие... ввергая их в процесс... взаимности насилия...»Жирар Р. Насилие и священное / пер. с фр. Г. Дашевского. Изд. 2-е, испр. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 95.Всеми овладевает насилие? Но ведь кажется, мы живем более-менее безопасно. Однако в 2020 году становится очевидно, как хрупка эта безопасность и как легко возвращается власть страха, жесткие границы между государствами и людьми, вражда и вооруженные столкновения.Пандемия отчасти решает проблему «кто виноват и кого бить»: разгул ужасного вируса вернул людям страх перед чем-то иным — неуловимым и непредсказуемым заместителем высших сил, которые ограничат бесстрашие современности. Теории заговора спасают от неопределенности, возвращая веру в контроль людей над миром: уж лучше кровавая борьба с плохими, злыми или могущественными людьми, чем бесплодная — с чем-то иным, не подконтрольным нашей воле.В конечном итоге мы все постоянно чего-то боимся и склонны к психологическому насилию, осознаем мы это или нет. Не осознающие и не признающие своей агрессии люди — довольно опасные существа: «С Библией в руках и с камнем за пазухой». Классик немецкой психиатрии Э. Крепелин описывал этими словами больных эпилепсией, однако посмотрите вокруг: сейчас всё больше людей чувствуют на себе «белое пальто». Открыто признавать собственную агрессию в современном мире могут позволить себе лишь те, кто не боится ответственности.От «психологии жертвы» до обвинения насильникаМы не можем произвольно изменить способ мышления и свою психологию — это творческий и постепенный процесс. Мы противоречивы, в нашем мышлении есть черты и магического сознания (главный признак — расщепление на добро и зло), и более сложно устроенного современного мозаичного сознания. Поэтому, исследуя по-новому основы психологического доминирования, мы всё еще пользуемся старыми полярностями: «доминирование и подчинение» или «насильник и жертва».ХХ век выдвинул идею, что существует отдельный психотип жертвы и особая «психология жертвы» — она разрабатывалась в криминологии, анализирующей поведение преступников.Изучая уголовные дела об изнасилованиях (а это очень сложные с точки зрения квалификации дела), криминологи обнаружили, что жертва часто оказывалась на месте преступления будто бы намеренно. Например, выяснились истории вроде этой: подвергавшаяся множественным групповым изнасилованиям мигрантами молодая женщина часто ходила гулять по вечерам мимо строек в короткой юбке. ХХ век допускал идею о том, что такая женщина может бессознательно желать быть изнасилованной — то есть демонстрировать виктимное поведение.Однако XXI век и движение #MeToo сделали крутой поворот в сторону освобождения жертвы от ответственности: сегодня считается, что нет такого поведения, которое оправдывает агрессию. Ходи хоть голой — насилия не должно быть.Дети ведут себя отвратительно, но их нельзя ни бить, ни психологически травмировать. Теперь попытка сделать жертву ответственной за насилие стала восприниматься как виктимблейминг — обвинение жертвы, а на психологию жертвы было поставлено клеймо «устарело».И это в общем, наверное, можно назвать хорошей динамикой: быть жертвой — не психотип, а случайность, и то, что с тобой произошло, не описывает тебя как личность.Можно ли застрять в позиции жертвы?Но нет ли обратной динамики, когда мы начинаем намеренно искать ситуации, в которых были жертвой: харассмент, оскорбления, токсичные отношения? Да, в жизни женщины (в особенности российской женщины, которую не защищает закон) есть огромное количество ситуаций эмоционального, физического, экономического и сексуального насилия. Она по факту много раз была жертвой, может быть, даже не осознавая этого — многие из нас понимают, что случилось насилие, куда позже, чем оно случилось по факту.Но следует помнить, что осознание какого-то явления всегда открывает дорогу эмоциям. Если вы обнаружили, что ваш партнер вас абьюзит, и не признаете, что вам этого хочется (а многим хочется подчиняться, и не только в сексе — и они имеют право этого хотеть), то вы автоматически оказываетесь в мире, где добро и зло сражаются между собой каждую минуту вашей жизни. Вы становитесь жертвой — с кулаками или без, а мир становится более опасным местом, населенным людьми, которые хотят вас использовать или подчинить в своих психологических или корыстных интересах.Осознание повсеместности насилия делает мир еще более тревожным местом и соблазняет чаще идентифицироваться с позицией жертвы в неоднозначных и неочевидных ситуациях.Быть жертвой в современном дискурсе — значит отказаться от ответственности за ситуацию. Эта стратегия чревата потерей энергии, низкой самооценкой и высоким уровнем тревожности (и такая идентификация и застревание в роли жертвы могут происходить как на уровне личности, так и на уровне государств).В чем сила жертвы?Многообразие психологического насилия, которое открыли для нас феминизм и современная психология, с одной стороны, лучше и точнее объясняет наши психологические проблемы. Но усиление дискурса насилия в психологии то и дело заставляет нас ощущать себя жертвами, если мы оказываемся слабы (или самим обнаруживать себя насильниками в ролях, предполагающих власть, — родителя, начальника, учителя).Что делать, чтобы не застрять в ощущении себя жертвой, чтобы не увлечься мыслью, что тебе испортили и исковеркали жизнь? Как оставить свою историю жертвы в прошлом, чтобы травматичные события не стали вашим самоописанием?Во-первых, важно осознавать, что есть люди, которые не хотят уходить из позиции жертвы, потому что эта позиция может быть очень сильной.Во-вторых, следует понять, что жертва в современном дискурсе имеет доступ к инструментам психологического насилия — это и делает позицию сильной. В треугольнике Карпмана Жертва в любой момент может превратиться в Агрессора, а согласно Ф. Перлзу, такая позиция называется «собака снизу» — когда человек в «слабом» положении контролирует человека в «сильном» положении не с помощью силы и страха, а с помощью чувства вины. Гениальность психологического оружия в том, что средства защиты всегда являются средствами нападения.Сильная позиция жертвы психологического насилия обнаруживается в бессрочности наказания. Физическое насилие осмыслено уголовным кодексом, в котором есть четкие сроки возмездия за совершение того или иного преступления. С психологическим насилием не так: четких сроков несения ответственности не существует. В позиции жертвы обнаруживается потрясающая сила возмездия, справедливости и не ограниченной временем агрессии.В политике отдельных государств этот вопрос давно стоит очень остро: сколько времени немцы должны расплачиваться за геноцид евреев? а турки за геноцид армян? а если русские признают Голодомор, а американцы геноцид афроамериканцев и индейцев — к чему это приведет? Этот интересный вопрос делает позицию и государств-жертв, и людей-жертв очень сильной, так как пока ответ на него — «всегда».Выходит, позиция вечной жертвы — это выгодная позиция с точки зрения применения психологического оружия: ведь за счет чувства вины мы получаем власть над виноватым. Позиция жертвы как психологическое оружие позволяет удерживать отношения очень долго, быть связанными одной судьбой и нарративом.Выход из жертвенного нарратива драматичен, с надеждой на смену сюжета и нежеланием больше быть жертвой. Но может быть и так, что самостоятельно отказаться от этой психологической модели не получается, ведь она по-своему стабильна и увлекательна и позволяет при смене ролей Жертва — Агрессор дать выход накопившимся эмоциям. Тогда рвутся отношения — но не эмоциональный паттерн, и следующие отношения рискуют повторить предыдущие (поэтому-то алкоголики и хаотические мужчины приходят в жизнь некоторых женщин регулярно, как времена года).Необходимо признать, что нарратив, в котором насильника бесконечно наказывают, а жертва бесконечно остается жертвой, не позволяет завершить ситуацию. Это оставляет простор для неограниченной эскалации насилия, что мы наблюдаем и будем наблюдать в жизни обществ по всему миру. Так что сейчас мы находимся в тупике.Также совершенно неясно, неужели мы не можем без жертв, без распятий и античной драмы? Неужели нам нечего больше предложить, кроме этих вечных сюжетов?У нас есть два варианта. Либо позволить механизмам насилия отрегулировать новый порядок, либо повсеместно начать брать на себя ответственность за собственное стремление к доминированию и тягу к насилию.Нет ничего невозможного в том, чтобы научиться контролировать агрессию и ставить ее на службу любви и партнерству.

Аналог Ноткоин - TapSwap Получай Бесплатные Монеты

Подробнее читайте на chaskor.ru